ОЛЕГ МЕНЬШИКОВ: ТЕАТР ОБЯЗАН МЕНЯТЬСЯ
В концертном зале «Барвиха luxury village» 7 апреля выступит «Оркестр мечты» Олега Меньшикова. Спектакль на барвихинской сцене представляет компания Abamelek. Накануне выступления народный артист России рассказал читателям «На Рублевке» о том, что будет происходить в этот вечер на сцене.
● Почему вы решили поставить музыкальный спектакль?
Я задумывался на эту тему давно, причем хотел сделать музыкальный спектакль более привычного жанра – оперетту, «Сильву», например. Вообще, во всех моих спектаклях музыка всегда играла очень большую роль. Но так сложилось, что мои ребята, актеры, которые играют в этом спектакле, они, кстати, оказались очень хорошими музыкантами, загорелись идеей создать духовой оркестр. Духовые оркестры сейчас очень популярны в Европе, в Америке, они там собирают стадионы. А здесь мы – первые, и этим очень гордимся. Так вот, ребята ко мне пришли, и я, хотя сначала и сомневался, все-таки решил рискнуть. Но риск в данном случае оправдался. Я надеюсь, что у этой истории будет продолжение – это первая программа, но мы уже работаем над второй.
● Как бы вы определили жанр происходящего на сцене?
Это такой синтез нескольких жанров – нельзя назвать это концертом, но и спектаклем тоже нельзя. Пока мы не можем определить, в каком жанре существуем – может, когда выйдем на стадион, быстрее поймем. Это такое музыкально-драматическое представление о мечте.
● Видели ли вы что-то похожее за рубежом?
К нам недавно приходил профессор, духовик, Дудин Анатолий Леонидович. По роду профессии он очень много ездил и смотрел духовые оркестры. И он нам сказал, что такого, трудно определяемого по жанру, нигде не видел. То есть бывает только музыка, бывают представления с участием балета, цирка, но того, что делаем мы, он никогда не видел. Хотя есть коллективы и слабее, и сильнее нашего.
● Как подбиралась музыка для спектакля?
В этой программе музыку подбирал и я сам, и ребята, участники спектакля. Поскольку действие строится как мои воспоминания о чем-то, то, естественно, у меня всплывали в памяти какие-то мелодии из детства. Я вот пою танго Оскара Строка, понятно же, что это не моя молодость – это молодость моих бабушек и дедушек, но каким-то образом это оказалось и частью моих детских воспоминаний. Как и «Одесский порт», как и Вертинский. Разумеется, мы ориентируемся на популярные классические мелодии, потому что искусство должно принадлежать народу, и человек, услышавший на концерте то ли «Полет шмеля», то ли «Болеро» Равеля чувствует, что он к классической музыке уже как бы имеет непосредственное отношение. Мы это все учитываем, но при этом не идем на поводу у зрителя.
● В какой мере этот спектакль автобиографичен?
Хотя он построен на воспоминаниях, не надо думать, что они в действительности принадлежат мне, а не моему герою. Написан текст, я играю роль, которая, безусловно, совпадает с моими какими-то внутренними ощущениями, но это ни в коем случае нельзя назвать автобиографией.
● На сцене вы исполняете песни Утесова и Вертинского. Кто из этих двоих, безусловно, очень театральных певцов вам ближе? Чего больше в спектакле – Теа-джаза Утесова или кабаре Вертинского?
Мне близки и тот и другой. Оркестр наш существует как джаз-банд – в лучшем варианте. Егор Дружинин, который с нами сотрудничает, неоднократно говорил, что мечтает поставить драку из «Веселых ребят» – естественно, переосмыслив ее на современный лад. Это у нас,
видимо, впереди. Так что джаз-банд Утесова для нашего оркестра – это идеал. Ребята и поют, и танцуют, а сейчас мы делаем огромную вокальную историю – эта программа будет называться «Кинотеатр». Действие будет происходить в кинотеатре, мы воскресим на сцене лучшие фильмы Голливуда 30-40-х годов и наше, александровское, кино, а также Гленна Миллера, ну и так далее.
● Ваш спектакль будет идти на сцене «Барвиха luxury village», что свидетельствует об изменениях в современном театре: театр перемещается из душных маленьких залов в какие-то непривычные для себя пространства, у него появляется новая аудитория. Должен ли театр меняться, и насколько объективен этот процесс? Или поиск новых форм – это ваша личная позиция?
Театр обязан меняться. То, что происходит в государственных театрах, это болото. И никто не собирается его раскачивать. Но театр не имеет права не обращать внимания на время. Театр не имеет права не ориентироваться на зрителя. Потому что писатель может писать в стол, но театр не может играть для двух зрителей, сидящих в тысячном зале. Нам не следует идти на поводу у публики, но мы должны учитывать сегодняшние скорости, информированность аудитории и тот выбор, который у нее имеется. И это все входит в нашу профессию, в особенности это должны понимать люди, которые художественно руководят какими-то организмами. Мне как художественному руководителю нашего товарищества грош цена, если я не буду учитывать все, что перечислил.
● Нужно ли сегодня театру меценатство или ему, скорее, нужен грамотный менеджмент?
Конечно! Хотя одно другому не мешает — и грамотный менеджмент тоже необходим. Денег ведь мало не бывает. Когда ты себя все время останавливаешь, говоришь себе: «Стоп! Здесь все равно не будет того света, который нужен, а задник не распишет тот художник, который мне нравится, и дополнительные четыре валторны купить не получится», то это сразу превращает искусство в какой-то вымученный процесс. Какое бы государственное финансирование ни было у театра, это не отменяет поиска дополнительных денег. Если мы не ведем речь о стадионах, то ни о какой финансовой независимости проектов не может идти речи. На зарабатываемые деньги может быть и можно жить, но творчеством заниматься невозможно. То, что государственные театры предлагают – это такая симуляция работы, это маленькие зарплаты, озверевшие от них люди, которые не могут себе ни в жизни, ни в творчестве позволить не то чтобы роскоши, а элементарной свободы. Деньги на театр, в общем-то, дают смешные. Стране сейчас неинтересно выделять деньги на искусство. С другой стороны, 10 лет назад было то же самое, и 20 так же. Наверное, это какой-то закон, что в нашей стране это никому не нужно. Странно, потому что она дает миру таких мастеров, но это получается как-бы вопреки – мы снова и снова находим в себе силы и на руинах что-то возводим. Короче говоря, меценаты нужны – без них не будет театр существовать.
● Коммерциализация театра и кино как-то повлияла на уровень подготовки молодых артистов? Почему нет заметных актерских работ, в кино например?
Проблема даже не в том, что, скажем, для сериалов профессионализм вообще не нужен. И не в том, что денег нет, ведь все проблемы спихивают на нехватку денег. Есть ведь деньги, предположим, на кино. Но они распределяются между пятью-шестью режиссерами, которые сидят в этой комиссии и сами их раздают.
Но шедевров, тем не менее, не прибавляется. Заслуги нашего современного кинематографа очень сильно завышены. Исчезает школа не только актерская, сейчас нет драматургической школы. Последними драматургами были Луцик и Саморядов. Нет драматургии, поэтому сейчас идет бесконечное перетаскивание старых сюжетов. Нужна школа, нужны диалоги, нужны актеры, операторы, хотя у операторов не так еще все катастрофично. Режиссеры не умеют работать с актерами.
● Почему?
Потому что раньше режиссер не мог себе позволить прийти на площадку и уткнуться в монитор – он шел к актерам. Вот и вся разница. Я не знаю, хорошо это или плохо, но это так.
● Кто-то из молодых кинорежиссеров вам интересен?
Не могу сказать, что я их знаю. Но то, что я вижу, никакого удивления у меня не вызывает. Меня удивляет, скорее, истерика по поводу некоторых фильмов, которые объявляются шедевральными, а у меня, кроме недоумения, ничего не вызывают.
● Как русский актер становится европейским – вам ведь это удалось?
Да ничего не удалось, ничего мы не становимся. Вот мне говорят, вы же получили премию Лоуренса Оливье, никто у нас в стране ее не имеет. Ну и что? Это то же самое, если ко мне сейчас придут и скажут: вот приехал парень из Венгрии, так здорово в Будапеште Гамлета играет. И я отвечу: ну и пусть играет. Мы Европе не нужны. И никакого стремления делать карьеру в Европе, тем более в Америке, у меня нет. Где родился – там и пригодился. И это не отговорка, я не вижу ни одного доказательства, что кто-то из наших сделал там карьеру. Вот Володя Машков – это роль, что ли? Разве это можно сравнить с тем, что он делает в России?
● И тем не менее, хотелось бы вам с кем-то из великих режиссеров поработать?
Да что ж, хотелось бы, конечно. Главное ведь – роль, о которой можно мечтать. В этом случае я могу пойти учить английский или французский. Но вот просто так – решить вдруг влезть в их кино совершенно нет у меня желания. Они все время, кстати, предлагают, но желания нет.
● Как вы относитесь к сериалам и к тем утверждениям, что интеллектуальный зритель все больше переключается на этот жанр – имеются в виду американские сериалы, тот же «Доктор Хаус», сыграли бы Хауса?
А почему нет? Конечно! Жан Габен давно говорил: «Кино – это история, история и еще раз история». Должна быть история, которую мы рассказываем. Моя жена, кстати, обожает «Доктора Хауса», ее не оттащить от него. Я, если честно, как-то не врубился поначалу. Из наших я мало что смотрел.
● Германику не видели?
Я видел отрывки, и по этим пятиминутным кускам, наверное, нельзя судить, но меня как-то это все не заинтересовало. И потом мне этот жанр не совсем понятен. Документальное кино должно быть документальным, художественное – художественным.
● Требует ли сегодня профессия актера того же самоотречения, как во времена вашей молодости? Вы, например, можете кого-то из молодых назвать большим актером, из тех же американцев?
Все дело в том, что актеры больше не являются властителями дум. Это не хорошо и не плохо – это факт. Человек сегодня может влиять на общественное сознание только мощным поведенческим фактором. И неважно, кто он – актер или слесарь. Актерство стало всего лишь одной из профессий, способом зарабатывания денег. Кто-то это делает более вдохновенно, кто-то – менее. Я считаю, что это правильно. Я как-то видел в Нью-Йорке Аль Пачино, выходящего из гримерки после спектакля, он поднял воротничок и почесал куда-то, и никто его не трогал, никто внимания не обращал. Но мне стало ясно, что он так проживал свою жизнь, что к тому, что он сейчас говорит, очень сильно прислушиваются. И мне кажется, что вот это и есть главное. Не важно, кто ты, важно завоевать себе право на аудиторию.
● Перед вашим спектаклем в Барвихе будут выступать Хабенский и Башмет. Хабенский будет читать отрывки из пьесы «Калигула» в сопровождении «Солистов Москвы», он роль Калигулы играл в Питере 10 лет и теперь решил, пусть и в такой неожиданной форме, к ней вернуться. Вы ведь тоже играли Калигулу, для вас в этой роли осталось что-то недосказанное?
Я так любил эту роль! Кстати, я даже видел Костю в роли Калигулы. Это было давно, в Питере, на гастролях, я тогда не знал, кто такой Хабенский, и посмотрел только второй акт. Я тогда запомнил его фамилию, и считаю, что Костя — один из лучших артистов своего поколения, мне всегда безумно интересно, что он делает. Фоменко делал совсем другой спектакль. Это был театр в театре, как любит Петр Наумович. Все мое отношение к театру зародилось благодаря Фоменко. Но возвращаться к этой роли уже поздновато, да и не входят в одну и ту же воду дважды. Пьеса замечательная, роль великолепная. Для молодых артистов эта роль – на уровне Гамлета.
● Поскольку у нас – сельская газета, не могу не задать вопрос: насколько вам близка идея дачной жизни как она была показана Михалковым в «Утомленных солнцем»?
Идея-то мне близка, только она у вас какая-то странная уже стала, эта дачная жизнь: дом на доме, глаз на глазе. Я не знаю, что у вас сейчас творится, но та дачная жизнь, которая показана в «Утомленных солнцем» - это Жизнь с большой буквы. То, как это может быть в моем воображении, – это прекрасно. Я бы себя прекрасно чувствовал за городом. Но ехать 2 часа туда и 2 часа обратно... Хорошо не работать и жить на Рублевке – вот, что я скажу.
